В середине июня 1941 года наш рыболовный траулер «Мудьюжанин» находился на промысле в Баренцевом море, и известие о начале войны было неожиданным. 23 июня мы прибыли в Архангельск, ещё через неделю экипаж, пополнившийся десятью краснофлотцами, находился в Мурманске. Здесь же кораблю присвоили и бортовой номер — 43.

Первое боевое крещение вчерашние рыбаки приняли прямо в порту — Мурманск подвергался жестоким налётам вражеской авиации. Вместе с другими кораблями, стоящими у причалов и на рейде, мы отразили атаку. Добавлю, в некоторые дни количество воздушных тревог в городе доходило до 22.

Более коварным был морской враг. 20 июля наш 1-й дивизион ТЩ вышел на боевое траление фарватера в Кильдинской Салме. В 11 часов командир соседнего корабля сообщил, что видит след торпеды и пытается отклониться от удара. Комдив передал командиру сбросить глубинные бомбы, а трём впереди идущим судам продолжать траление. Раздались взрывы, и через некоторое время на зеркальной водной глади моря, освещенной лунными лучами, поднялся огромный пузырь, появилось большое масляное пятно и всплыли разные мелкие предметы.

На этом встреча с фашистами не закончилась. Мы находились между островами Кильдин и Малый Кильдин, когда из-за горизонта появились вражеские самолёты. Заградительным огнём из двух орудий и четырёх пулемётов мы заставили стервятников изменить курс и избавиться от смертоносного груза. Около нашего маленького ТЩ-43 упало двадцать четыре бомбы. А ведь они могли быть предназначены для мирных жителей, для наших товарищей…

Такой качки я, бывалый рыбак, не видывал давно. Волна от каждого взрыва ударяла в корпус, словно гигантская кувалда. На корабле остановились главная и динамо-машины, лопались электролампочки и плафоны, компас крутился в разные стороны.

В машинном отделении образовалась сильная течь — в подводной части вылетело шесть заклёпок. Аварийная команда поставила чопы вместо вылетевших заклёпок и цементные ящики. Никто из моряков не пострадал, если не считать меня. Во время качки я поскользнулся, ударился головой о стойку и получил лёгкую контузию.

Нас потеряли из виду соседние корабли, и комдив Панфилов начал писать РДО командующему флотом с сообщением о гибели ТЩ-43. Но через двадцать минут после того как качка прекратилась, мы продолжали плавание и успешно завершили его.

Таким был наш первый выход в качестве боевого корабля. Кроме траления фарватеров, нам приходилось сопровождать союзные и внутренние конвои, доставлять боеприпасы и продовольствие, высаживать десанты на занятую врагом территорию, снимать раненых. Доводилось нам защищать безоружные рыболовные суда, ведущие промысел, от налётов вражеской авиации.

Каждый день ТЩ-43 выходил на боевое задание, разве что три-четыре дня в квартал нам разрешали проводить профилактику механизмов и оборудования, чистку парового котла.

Дозорная служба длилась по 10—13 суток. Во время такого напряжённого плавания от каждого члена экипажа требовались высокая сознательность, постоянная бдительность, желание и умение выходить из любых трудностей.

Полвека прошло с начала войны, а я с благодарностью вспоминаю моих помощников — командиров боевых частей, а также рядовой состав. В кают-компании собирались по 16 человек. Нам ежедневно полагалось по 200 граммов водки, поэтому вестовой к обеду выставлял два двухлитровых графина. Я, командир корабли, не употреблял спиртное, перестали пить и мои подчинённые. «Нам неудобно, если вы не притрагиваетесь к водке», — говорили они. И это не желание угодить старшему по званию — голова всегда должна быть трезвой, а человек — готовым выполнить любой приказ.

Правильно организованная служба на корабле позволяла нам выходить из сложных ситуаций. Опасность не заставала нас врасплох. Мы первыми открывали огонь по врагу и выходили из боя без потерь и повреждения судна.

Особо памятны боевые эпизоды, связанные со спасением других экипажей. Так, в середине мая 1942 года мы доставляли раненых из порта Владимир в госпиталь, расположенный в губе Грязной. Путь проходил через одну из богатейших рыбой банок, и я невольно загрустил, вспомнив мирную жизнь. Около мили от нас вёл лов траулер РТ-14 «Сталин»: рыбаки трудились без охраны.

Неожиданно в просвете туч показались два вражеских самолёта и пошли в пике бомбить беззащитный траулер. Мы шли по готовности №1, и я дал команду открыть огонь. Вместе с нами давал отпор врагу и следовавший с нами ТЩ-41. Самолёты были вынуждены сменить курс и освободиться от бомб. Все они взорвались в стороне от РТ-14.

На обратном пути районе Сеть-Наволока встретили в дозоре на якоре БС-1 (брандвахтенное судно). Я обратил внимание, что его пушки и пулемёты зачехлены, а на боевых постах отсутствуют наблюдатели. БС-1 остался за кормой, когда из-за сопок со стороны мыса Лейтинского вылетел вражеский самолёт. Мы немедленно открыли огонь, нервы у фашистского аса не выдержали, он сбросил четыре бомбы и удалился в сторону.

Чувство самосохранения в годы войны было необыкновенным. Интуиция отбирала верное решение из многих других. В конце декабря 1942 года врачи положили меня в госпиталь на обследование — обострились старые болезни. ТЩ-43 тем временем готовился к переходу в Озерко-Мотовский залив. 31 декабря меня навестили мои товарищи. Задание было сложным и ответственным, старпом в этом районе не работал, капитаном или командиром корабля не был. Об этом мы тоже говорили с боевыми друзьями. Выход был один — я уговорил врачей и решил сам руководить командой.

Особая сложность перехода заключалась в том, что левый берег был занят немцами, а в двух милях располагались вражеские батареи. 1 января 1943 года в 2 часа ночи под прикрытием тумана мы благополучно пришли в Озерко и выгрузили на причал боеприпасы и продовольствие.

Командир этого участка фронта капитан первого ранга Туз предложил мне отдохнуть днём, а следующей ночью спокойно выйти из этой ловушки. В это время меня волновали какие-то непонятные тревожные чувства. Десять лет плавания в северных морях приучили меня не доверять погодным условиям. И я принял решение выйти из залива. Туз не одобрил, но он не был моим начальником, поэтому я действовал самостоятельно. Мороз начал слабеть, ветерок разгонял туман. Чёрный дым, выходящий из трубы ТЩ-43, был виден издалека. Вражеская батарея обнаружила наш корабль и открыла огонь, но мы прошли опасный участок.

Когда ТЩ-43 пришёл в Полярное, в штабе нам сообщили, что после нашего ухода огнём вражеской батареи был потоплен бот с личным составом и стоящий на рейде пароход «Роза Люксембург». Такая же участь ждала и наш экипаж, если бы я послушался капитана первого ранга Туза.

Были у нас задания сопровождать отечественные и союзные конвои. Американские и английские моряки — отличные ребята. Нас объединяло одно — ненависть к фашистам. Грузы, которые доставлялись в Мурманск и Архангельск, шли для фронта, приближали народы к долгожданной Победе.

...Немного о себе. Я пока чувствую себя неплохо, по 30—40 минут в день занимаюсь физзарядкой. Правда, иногда беспокоит головокружение, потеряно зрение левого глаза. Но не отчаиваюсь. Мне, как видно, немного осталось быть на этом свете.

Надо сказать, что жизнь у меня была трудная и беспокойная. Много, очень много раз я попадал в такие ситуации, встречаясь в море с ураганами, а в военные годы с превосходящими силами противника, что казалось: гибели корабля и экипажа уже не избежать. Но, несмотря ни на что, пренебрегая смертью, мы в неравной борьбе со стихией и вражескими силами находили возможность выходить победителями. Достаточно сказать, что за 57 лет, отданных мной служению морю (в том числе 52 — на командных должностях), у меня не было аварий, травматизма личного состава, а в годы Финской и Великой Отечественной войн — ни раненых, ни убитых. За это я всецело обязан только своим подчинённым — командирам и рядовому составу. В итоге я не без гордости могу сказать о том, что не зря прожил честную жизнь.